Первая мысль, которая приходит в голову: наука нужна, чтобы создавать «айфоны» и прочие технические радости. Это лукавство, поскольку «айфоны» – плод технологической, инженерной деятельности. То же самое можно сказать про оружие. Атомная бомба – это своего рода «айфон», только посложнее.

Фундаментальная наука – довольно странный феномен. Она не приносит немедленной, непосредственной пользы. Более того, невозможно предсказать, какой вид фундаментальной науки принесет пользу в будущем. Вы можете планировать, что и в каком порядке будете изучать, но в отличие от прикладных наук, результат может быть сколь угодно отдаленный. Как говорил великий математик Харди, «заниматься нужно либо теорией чисел, либо теорией относительности, поскольку только эти две науки не имеют полезных применений (особенно в военном деле) («Апология математики», 1940)». Однако сегодня теория чисел используется для транзакций через интернет. Электронные платежи – не что иное, как тяжелая теория чисел.

1. Фундаментальная наука полезна как целое, и много раз это доказывала. Сэр Майкл Фарадей оправдал все вложения в фундаментальную науку на несколько тысяч лет вперед: в XIX веке он изучал абстрактные электромагнитные явления и открыл электромагнитную индукцию. Кроме того, фундаментальная наука полезна сразу для всех. Результатами исследований пользуется все человечество. Но если конкретный фундаментальный ученый говорит, что знает, в чем польза его исследований, – он либо привирает, либо собирается открыть стартап. В США хорошо налажено превращение научных исследований в стартапы: проваливаются 90% из них, оставшиеся 10% оправдывают все вложения.

2. Можно воспользоваться примером из советской жизни: наука нужна, чтобы была хорошая боеголовка (ядерная физика) и ракета, чтобы ее доставить (математика и механика). Это объясняет, почему в Советском Союзе была замечательная физика и не было замечательной биологии – для создания бактериологического оружия не требуется особых усилий. Ученые перестают заниматься фундаментальной наукой, когда доказывают свою полезность. Когда труба зовет, математики и физики становятся инженерами.

3. Другое полезное свойство науки – это государственная экспертиза. Чиновникам приносят разные проекты. Должен быть кто-то с достаточной квалификацией, чтобы понять – нарушает этот проект первое начало термодинамики, или не нарушает. Если в Госдуму принести проект вечного двигателя, уверяю вас, найдется депутат, который начнет его пропихивать.

4. Есть обратный классический пример. В 1939 году Эйнштейн написал Рузвельту, что в немецких журналах перестали публиковаться статьи по ядерной физике. Это была теоретическая область науки – никому в голову не приходило, что ее можно использовать на практике. И вдруг публикации прекратились. Эйнштейн понял, что исследования перешли на уровень технологий. Государству нужны люди, которые в состоянии отследить такие вещи.

5. Наконец, высшее образование. Если государство хочет иметь современных прикладных ученых – инженеров, технологов, биотехнологов, они должны учиться у людей, которые занимаются современной фундаментальной наукой. Иначе мы будем воспроизводить технологии двадцатилетней давности.

В каждом обществе есть небольшой процент людей, которые занимаются наукой, потому что умеют это делать, им это нравится. Социальный эксперимент, который ставился в России, доказал: люди будут заниматься наукой, даже если им зарплату не платить и реактивы не закупать. Разумное общество умеет использовать на общее благо то, что какие-то конкретные люди лучше всего умеют делать. Вопрос, как это организовать. Для этого нужна Академия наук – общественный институт, который воспроизводится во всех развитых странах. Если какой-то элемент воспроизводится, значит он полезен. Если у всех млекопитающих есть глаза (кроме тех, что живут в пещерах), значит, глаза полезны.

В академической среде есть мем: «Дайте денег и отстаньте, сволочи!». С другой стороны, есть люди, которые двадцать лет говорили, что если Академию не реформировать, придут гунны и отреформируют ее по-своему. Это мы и наблюдаем. Высшее образование и фундаментальная наука полезны как целое, но если выдернуть одного конкретного профессора – ничего не изменится. А вот если выдернуть всех профессоров, то образованию и науке наступит кирдык.

Зачем нужна наука? Это тот вопрос, на который мне необходимо ответить в этом эссе. Но, прежде всего, я бы хотела ответить на другой вопрос. Что же такое наука? Как я могу рассуждать о том, зачем что-то нужно, если я не имею четкого представления о том, что же это такое. Поэтому я решила обратиться к Всемирной Сети.

На мой запрос в Интернете в секунду вышло огромное количество ссылок с различными, но такими похожими друг на друга определениями слову «наука». И вот одно из них:

«Наука - сфера человеческой деятельности, имеющая своей целью сбор, накопление, классификацию, анализ, обобщение, передачу и использование достоверных сведений, построение новых или улучшение существующих теорий, позволяющих адекватно описывать природные (естественные науки, естествознание) или общественные (гуманитарные науки) процессы и прогнозировать их развитие».

Так что же это получается? Наука – это всё? Всё, что нас окружает – это наука? Или наука – это то, что изучает все окружающее нас? А какие бывают науки? Математика, биология, химия, физика. Всё это науки. Так зачем в школах, университетах преподаватели так старательно пытаются внедрить в головы своих учащихся знания по определенным наукам. И тот самый главный вопрос моего эссе: зачем нужна наука?

В современном мире наука необходима для того, чтобы человек мог понимать, принимать, знать и может даже прочувствовать на себе всё то, что его окружает или окружало его предков. Человек не сможет существовать в современном обществе, если не будет знаком с элементарными знаниями различных наук. Представим, что перед нами человек, который никогда не читал книг, не учился и не мог нигде узнать о чем-либо. Да, это трудно, но я настоятельно прошу всё-таки представить такого человека. Представили? А теперь давайте попробуем описать его. Как он выглядит? Наверное, он выглядит очень странно. На его ногах перчатки, на руках ботинки… А что творится у него в голове? Представим, что мимо него проехал велосипедист. Что подумает наша небывальщина? Я попробую даже конкретно воспроизвести здесь его слова: «Эээээ… мууу…». И, действительно, как он может думать, если он никогда книг не читал? Чем он может думать? Наверное, картинками. Хотя, это один из вопросов, который меня очень интересует: «Как думает человек, который никогда не читал и не общался с людьми?». Но это уже тема для другого эссе. Так вот, вернемся к нашему человеку и к обществу в целом. Так для чего нужна наука? Во-первых, чтобы понимать всё то, что происходит вокруг и не думать, что проезжающий мимо велосипедист - это человек, к которому вросла эта странная металлическая конструкция с колесами. Также наука нужна для того, чтобы хотя бы иметь представления, что было до тебя. Без науки мы не завяжем шнурки, не откроем дверь, не заведем машину – это ведь тоже всё наука.

А если зайти в машину времени, нажать на кнопку и перенестись на тысячи лет назад. Что мы увидим? О, смотрите, они так похожи на нас. Но что они делают? Зачем они камнем бьют о землю? Что они стараются сделать? Смотрите, он случайно ударил камень о камень. Огонь. Но почему он так боится его? Зачем он лезет туда рукой? Неужели, он не знает, что это больно? Орет…

В первобытности понятия не имели, что такое наука. Но именно наши волосатые предки были теми, с кого все началось. Методом проб и ошибок они выясняли, как жить лучше и комфортнее, чтобы уже мы, в свое время, смогли знать, прочитать, почувствовать то, что не могли они. Они оставляли нам знаки, записи, чтобы мы могли узнать больше.

Так что это получается? В первобытности науки не было? Была. Она и зарождалась в первобытности. Чтобы мы сейчас могли пользоваться тем, чем пользуемся, и радовались жизни.

Первая реакция российского обывателя (в самом лучшем смысле этого слова) на слова о бедственном положении отечественной науки, в особенности фундаментальной, — это осуждение позиции власть предержащих. Однако, узнав, например, что средние затраты на производство одной более-менее приличной научной статьи в области молекулярной биологии и микробиологии, нередко посвященной довольно частному даже с точки зрения специалиста вопросу, составляют 2-6 млн руб., многие граждане, не имеющие прямого отношения к научной работе, начинают резонно задумываться, насколько целесообразно в нынешней ситуации оплачивать столь дорогостоящее любопытство ученых. Так ли уж не правы в этой связи чиновники, настойчиво требующие развития «инноватики», перехода исследовательских работ в опытно-конструкторские и последующей коммерциализации?

Смею утверждать, что в целом не очень правы. Если продуктивность отечественной фундаментальной науки местами остается на приемлемом уровне: хоть медленно и со скрипом, но многие коллективы ухитряются публиковать свои исследования в хороших международных журналах, многих наших ученых знают в мировом научном сообществе и т.д., — то наукоемкая продукция, являющаяся плодом отечественных научных (а не только конструкторских) разработок, особенно в области знакомых мне биологических наук, — объект редчайший. Существуют, конечно, немногочисленные исключения, скорее подтверждающие общее правило. Происходит это главным образом потому, что в промышленности отсутствует обоснованный спрос на внедрение реальных (т.е. таких, которые реально получить в разумные сроки и за имеющиеся деньги) научных результатов. Случаи, когда какой-то «инновативный» продукт доводится изобретателями его идеи непосредственно до коммерциализации, очень редки не только у нас, но и во всём мире. А конкретных заказов на действительно решаемую задачу, поступающих от людей, ясно понимающих, что и зачем им нужно (т.е. от компетентного Заказчика), на отечественном рынке крайне мало. Возможно, в некоторых областях, например в оборонной промышленности, авиационной и космической технике, положение лучше, но я не эксперт в этих вопросах и поэтому развивать эту тему не буду.

Получается, что с точки зрения прямой финансовой эффективности вложения в отечественную биологию и большинство других областей фундаментальных исследований были и еще долго будут убыточными. Так за что же платит российский налогоплательщик, когда Минфин перечисляет определенные (по мнению ученых, резко недостаточные) суммы на научные исследования, включая фундаментальную науку? Попробуем разобраться, для чего нужна наука именно российскому обществу, учитывая специфику сложившейся на сегодня ситуации.

Наука для общества или общество для науки?

Прежде всего нужно оговориться, что сам тезис, что главное предназначение науки — удовлетворение потребностей общества, не является полностью бесспорным. В советское время, например, была популярна философская концепция (восходящая, видимо, к Аристотелю), что смыслом существования Человека является самопознание Вселенной через посредство мыслящей материи, т.е. нас с вами. В этой парадигме вопрос, зачем обществу платить за науку, имеет очень четкий ответ: будучи хоть не единственным, но одним из самых мощных инструментов познания, наука служит реализации цели существования самого общества, как российского, так и мирового. То есть, в некотором смысле, не трамвай предназначен для публики, а публика для трамвая. Однако смею предположить, что в наше прагматичное время немногие граждане готовы смириться со многомиллиардными затратами бюджетных средств на достижение абстрактного смысла жизни (который они вправе видеть совсем в ином направлении). Поэтому обсудим всё-таки функции науки в поддержании и развитии российского общества.

Стоит ли делать то, что всё равно сделают немцы?

Очевидно, прямое предназначение науки — производство новых знаний. Однако если мы проведем анализ публикаций почти по любой области естественных наук (я говорю «почти», поскольку имеются, к счастью, некоторые исключения), то окажется, что большинство новых результатов производится за пределами Российской Федерации. Причем с таким балансом, что, если отечественная наука в один прекрасный день исчезнет, иностранные ученые, конечно, очень расстроятся, погорюют о некоторых российских коллегах, но в целом на прогрессе науки это печальное событие отразится не очень сильно. К сожалению, аналогичное утверждение можно сделать и относительно роли российской науки в прогрессе технологий. Я не хочу сказать, что у нас ничего толкового не делается. Я утверждаю лишь, что окружающий мир легко проживет и без нашего вклада в общую копилку знаний и технологий. А вот если вдруг «накроется» наука в США, глобальный прогресс будет сильно замедлен на довольно долгий срок.

Следует ли из вышесказанного, что мы платим часть наших налогов зря и что было бы дешевле не вести собственных исследований, а просто приобрести подписку на мировые научные журналы и подождать немного, пока ответы на интересующие нас вопросы не появятся на их страницах? С моей точки зрения — нет. Дело в том, что главенство собственно научного поиска над иными социальными функциями науки бесспорно лишь с точки зрения самих ученых. С точки зрения общества — еще раз подчеркну, что речь идет именно о российском общества, — прочие ее функции могут быть гораздо важнее. Аналогично, в наши дни главная функция армии (особенно стратегических сил) — не столько ведение боя, сколько психологическое сдерживание потенциальных агрессоров. Но эта роль не будет выполнена, если подготовка армии к настоящему бою перестанет быть основной целью как самих военных, так и тех, кто отвечает за их вооружение и снабжение.

Предмет престижа

Как и в случае армии, функция произведения впечатления на иностранных наблюдателей присуща и фундаментальной науке, хоть и в гораздо меньшей степени. Это так называемый международный престиж. В этой сфере существенным является не столько общий уровень научных исследований в стране, сколько наличие ярких работ, «звезд» мирового уровня, таких, как нобелевские лауреаты. В контексте этой задачи деятельность правительства по созданию так называемых centers of excellence путем массовых вливаний денег в отдельные научные центры и группы (как, например, программа мегагрантов) выглядит логичной, хотя и не обязательно эффективной. Однако, Российская Федерация -это не мировое шоу, и главные задачи нашей науки направлены на наши собственные интересы, а не на формирование представлений о нас вовне.

Наш компас земной

Как справедливо отметил Михаил Гельфанд в одном из своих недавних интервью, беда придет не тогда, когда некому станет написать статью в Nature, но когда некому будет прочесть, что там написали другие. Восприятие и трансляция научных знаний, получаемых в мире, являются, по-видимому, значительно более важной функцией российской науки, чем непосредственное получение новой информации своими силами.

Родственной функцией науки является экспертная оценка происходящего. В частности, компетентные пояснения обществу по поводу новых технологий или возникающих угроз. Причем действительно существующее недоверие к Западу не позволяет нашему обществу воспринимать экспертное мнение иностранных ученых, особенно если дело касается таких животрепещущих, с точки зрения обывателя, вопросов, как ГМО, свиной или птичий грипп, коровье бешенство, патогенная E.coli в овощах или астероидная опасность.

Однако компетентность экспертов создается и поддерживается только за счет их реальной работы в науке. Обратите внимание: журналисты практически никогда не обращаются за комментариями по подобным вопросам к преподавателям вузов, но всегда стараются получить объяснения от ученых, даже если те работают не совсем в той области. К слову, авторы большинства хороших научных обзоров-это, как правило, активно работающие исследователи либо (довольно редко) люди, преподающие в вузах, те, кто непосредственно работал в лабораториях в прошлом и продолжает активно общаться с действующими учеными.

Лучше больше или лучше?

В отличие от некоторых малых стран, например Бельгии или Норвегии, которые полностью интегрированы в западный мир и могут не обеспечивать работу своих ученых во всех значимых предметных областях, а поддерживать несколько локальных, но очень качественных исследовательских направлений, обеспечивая их самыми лучшими кадрами (за счет жесткой конкуренции) и ресурсами, российское общество в определенной мере дистанцировано от западной цивилизации (я не осуждаю эту нашу особенность, но просто констатирую ее наличие). В этих условиях функции трансляции знаний и экспертизы требуют сохранения в России так называемой «Великой» науки, т.е. сети научных центров, перекрывающих практически весь фронт современного научного знания. В этой ситуации нам жизненно важно избегать профанации научной работы, которая в последние десятилетия стала настоящим бичом российской науки. Во многом это следствие длительного кризиса недофинансирования, который привел во многих учреждениях к деградации кадрового потенциала и утрате нормального функционирования профессионального сообщества, понижению до неприемлемого уровня внутренних стандартов. В итоге в большинстве российских научных журналов качество рецензирования рукописей упало до уровня, позволяющего опубликовать практически любую ерунду, поддерживая статус ученого при отсутствии реальной компетентности. На мой взгляд, то, что сейчас нужно России, — это не несколько разрозненных групп великолепных исследователей, собранных «в башнях из слоновой кости», способных публиковать время от времени работы в журналах Nature и Science,но нормально функционирующая система институтов и вузовских лабораторий, подавляющее большинство групп в которых регулярно публикуется в журналах среднего уровня, в соответствующих областях. В моей области науки, например, я полагаю целесообразным требовать при защите докторских диссертаций хотя бы трех международных публикаций (и, желательно, не в любых, а в приличных журналах с импакт-фактором не менее 1,5-2).

Учись учить

Не менее важной функцией фундаментальной науки является участие в подготовке кадров, как собственно научных, так и преподавательских и технических. Необходимость непосредственного контакта с хорошими действующими учеными для полноценной подготовки будущих учителей и врачей не вызывает сомнения у большинства коллег, работающих в высшей школе. Наличие условно доступного резерва научных кадров для всё-таки появляющихся осмысленных прикладных проектов (не министерской «инноватики», а реальных работ для компетентных заказчиков) также требует, чтобы эти кадры где-то были обучены и чем-то занимались до их вовлечения в подвернувшийся прикладной проект. Единственная по-настоящему работающая в России сфера науки, во всяком случае биологической, — это фундаментальные исследования (хотя, как я уже говорил, имеются отдельные исключения). Кстати, стать хорошим ученым-прикладником, способным руководить сложным проектом и генерировать его идеологию, заметно сложнее, чем ученым, работающим в фундаментальной науке. Дело в том, что для прикладных исследований помимо научной компетентности нужно еще и очень хорошо понимать реалии практической области (т.е. уметь переключаться между весьма различными стилями мышления), а также обладать определенной психологией, позволяющей эффективно работать именно на применимый результат. Такого рода талант встречается реже, чем просто научный, и подобные кадры куются в нынешней России именно в среде сильных лабораторий, ведущих фундаментальные исследования.

Ум, честь и совесть?

Сходная, но не идентичная образовательной, функция науки — это обеспечение присутствия в обществе определенного процента людей, для которых научное мышление является базовым и естественным. И, с другой стороны, формирование стандартов такого мышления, ориентиров, на которые можно равняться. При кажущейся искусственности этой функции по своему значению она сопоставима со всеми остальными. Простое наличие людей, которые впитали в плоть и кровь такие понятия, как «контроль» и «достоверность», всегда помнящих, что смысл высказывания зависит от принятых определений терминов и понятий, а также еще большего числа людей, регулярно общающихся с первыми (родственников, друзей, учеников), существенно оздоровляет ментальность общества, позволяет противостоять мифологизации и искажению научных истин, ограничивает выход ненаучных стилей мышления (например, религиозного, административного, магического) за пределы свойственных им областей применимости. Иными словами, спасибо нам (ученым) за то, что мы есть (скромность, несомненно, одно из важных моих достоинств. - Прим. автора). Кстати, возможно, в 2018 году нам следует серьезно подумать о кандидатуре нового президента из числа уважаемых ученых-естественников.

Оргвыводы

Таким образом, в целом, с точки зрения общественного блага, российская наука приносит пользу не столько непосредственно научными достижениями, но в основном побочными плодами своего существования. Но стоит ученым хотя бы немного поверить в то, что научный поиск — это не главное в их работе, вся польза этого общественного института испарится как по мановению волшебной палочки. Ровно таким же образом как и исчезнет наша защищенность, если солдаты и генералы поверят в то, что им никогда не придется вступить в бой.

Поэтому, я полагаю, государству следует изменить политику в сфере науки, снизить накал «инновационной» риторики и не пытаться формировать списки «критических технологий», направлений научного прорыва и социально значимых проблем. Лучше будет обеспечить поддержку научных групп в обмен на выполнение разумных требований по качеству и продуктивности их работы. В современной России нет интеллектуального центра, способного направлять научную деятельность в масштабах страны. Но в свете вышесказанного в этом нет никакой необходимости. Вполне можно позволить науке развиваться, подчиняясь ее внутренней логике, ведь для общества на самом деле важно не то, чем конкретно занимается тот или иной коллектив ученых, но то, насколько качественно он это делает.

Редакция ArtMisto открывает новую рубрику научно-популярных статей, где наши друзья из проекта 15х4 будут публиковать материалы, посвященные научным открытиям, техническому прогрессу, новым технологиям и их взаимодействию с окружающей средой.

Текст: Андрей Филатов

Сегодня, в первом материале нашей новой рубрики, попробуем разобраться, в чем все-таки состоит польза науки для обычного человека.

Первое что приходит на ум - наука объясняет фундаментальные принципы устройства мира.

Из этого следует, что благодаря науке человек способен лучше понимать мир, в котором живет. Но чтобы совершить хоть сколько-нибудь значимое открытие, недостаточно теоретических знаний, нужно еще и создать оборудование, на котором возможно их применить.

Современный мир устроен так, что на создание новой технологии необходимо финансирование, а финансирование для проведения исследований в должном объеме могут получать и эффективно использовать только две отрасли: научная, и военная. Однако открытия военной отрасли чаще всего попадают под гриф «секретно», и только спустя многие годы становятся достоянием общественности (не говоря о том, что зачастую стоят тысячи человеческих жизней). Научные открытия и технологии, в свою очередь, практически сразу становятся доступны коммерческому сектору.

Рентгеновские детекторы некоторое время использовались в военной промышленности в разведывательных целях (на спутниках шпионах, для контроля проведения испытаний ядерного оружия). Как и многие другие, эти технологии были засекречены, но как только астрономы стали изучать небесную сферу в рентгеновском диапазоне, компанией-производителем астрономических детекторов был создан прибор для досмотра багажа, которым и сейчас пользуются в каждом аэропорту. При разработке Большого адронного коллайдера были отработаны технологии создания сверхпроводящих магнитов (которые также являются основной деталью аппаратов МРТ). Как следствие, затраты на производство магнитов резко сократились, и значительное количество клиник во всем мире смогли закупить более доступные аппараты МРТ. Итак, создание современного крупного научного инструмента влечет за собой целый ряд технологических открытий, которые доступны коммерческому сектору.

Можно возразить, многие крупные коммерческие компании, вроде Apple,тратят серьезные суммы на разработку новых технологий и тоже являются двигателями технологического прогресса. Это вполне правдивое замечание, но тут стоит рассказать одну историю. В конце 80-х в жизнь людей пришли первые беспроводные технологии, а ведущим игрокам IT-индустрии стало ясно, что создание беспроводной связи между портативными устройствами это очень перспективное направление.

На создание данной технологии были брошены значительные ресурсы, но без видимого результата. Тем временем , в австралийской лаборатории радиоастрономии CSIRO , инженер Джон О’Салливан, работал над поиском излучения черных дыр, предсказанного Стивеном Хокингом. Он был так увлечен, что решил модернизировать радиотелескоп, на котором работал. Результатом его модернизации стал алгоритм обработки радиосигнала который лежит в основе всем хорошо знакомой технологии Wi-Fi. В чем же причина? Почему радиоастроном смог решить задачу, над которой безуспешно бились лучшие инженеры ведущих IT компаний?

Ответ в мотивации: труд над поставленной исключительно коммерческой задачей не может мотивировать работать также эффективно, как занятие интересным и любимым делом

Вторую важную роль науки в современном обществе можно сформулировать следующим образом: занимаясь наукой, люди находятся в сверхмотивированном состоянии, которое позволяет совершать грандиозные открытия, даже не осознавая их значение для общества.

Наука для каждого

Если с ценность науки для человечества в целом вполне ясна, то самое время задаться вопросом, есть ли польза для отдельно взятого человека, не связанного непосредственно с научной деятельностью? Ответ на этот вопрос правильней начинать издалека. Зачастую, крупные международные компании нанимают в свои исследовательские отделы людей именно из научной среды. Можно предположить, что работники науки имеют обширный запас знаний в своей области, но это далеко не ключевой фактор. Причина в том что, работая в научном сообществе, человеку необходимо решать задачи, которые до него еще никто не решал, и без какой-либо гарантии, что у них вообще есть решение. Н еобходимость постоянно обрабатывать огромные потоки новой информации формируют особый склад ума, который условно называют критическим и аналитическим мышлением. Именно эти качества, доведенные до совершенства, помогают находить ответы на казалось бы, нерешаемые вопросы.

И тут не лишним будет вспомнить, что работа нашего мозга очень напоминает работу мышц: для поддержания высокой мозговой активности его нужно постоянно тренировать.

При решении сложных задач или изучении нового материала, в мозге формируются нейронные связи, которые в дальнейшем помогут более продуктивно обрабатывать любую информацию, с которой мозгу придется столкнуться

С этой точки зрения наука выступает в роли идеального тренажёра для ума, позволяя становиться не только образованнее, но и фактически умнее.

Продолжаю думать над книгой В. Шубинского о Ломоносове.

Автор справедливо утверждает, что Ломоносов не сделал в науке фундаментальных открытий, подобных законам Галилея, Ньютона или Лейбница, оставшись на уровне своего учителя Вольфа - философа-энциклопедиста, имеющего квалифицированное мнение по всем главным вопросам науки своего времени.
В чем причина - понятно. Галилей и Ньютон были продуктами очень развитой цивилизации, они руководствовались обыкновенным научным любопытством и желанием извлечь прибыль из своих изобретений (как Галилей или Гюйгенс). Когда они думали о вопросах механики, то им не приходила в голову мысль одновременно с формулами начать писать стихи о своем предмете. Наука оставалась для них наукой - и только. Ломоносов же преследовал совсем другие цели, и эти цели остались с нами по сию пору. Во-первых, наука была нужна ему для построения в России развитой цивилизации, для наверстания упущенных возможностей и для последующего обгона европейских конкурентов. Во-вторых, он был ученый-поэт, непрерывно воспевавший то, что он изучает, глядевший на опытный мир немного глазами созерцателя. В науке его прельщала возможность постичь высшую красоту Бытия. Ничего третьего не было ни у самого Ломоносова, ни в России со времен Ломоносова.
Мы до сих пор остались в плену этих двух целей. Мы хотим с помощью науки цивилизовать страну и обогнать соседей. Почему же до сих пор не цивилизована страна? Наука ведь развивается около трехсот лет, а цель все та же. Страна не цивилизована потому, что в составе мировоззрения наших людей нет научного любопытства и научной строгости мышления, а это, в свою очередь, следствие нелюбви к порядку. В наших университетах занимались чем угодно - пьянством, политической борьбой, чиновничьей карьерой, но среди мотиваций поступления молодых людей в университет почти не было простого интереса к тому, как устроен мир. Однако при нелюбви к порядку и наукам, к дисциплине жизни и мысли в России всегда оставалось поэтическое мироощущение, желание приобщиться к прекрасному, испытать восторг, вдохновение, очарование красотой. Отсюда проистекает самый продуктивный и самый общий тип русского ученого - поэт и мистик. Отсюда Ломоносов, Циолковский, Менделеев, Вернадский, Чижевский, Вавилов. Поэты, тонкие души, открыватели красивых закономерностей. созерцатели Вселенной. В их тени все остальные. Курчатов, Капица, Ландау стали возможны (в том числе и административно) только благодаря идеям и прозрениям Вернадского, Королев несмотря на гений своей инженерной мысли навсегда пребывает последователем Циолковского, все современные ботаники и селекционеры, строгие и педантичные, вдохновляются вавиловскими прозрениями. У Бутлерова открытий и учеников гораздо больше, чем у Менделеева, но он всегда второй, потому что, хотя и мистик, но не поднялся до таких обобщений. При этом ни один закон электричества, магнетизма или механики не выведен русским, но огромное число изобретений и инноваций стали возможны только благодаря России. И здесь открывается третья цель русского научного пути - изобретение диковинок и сотворение чудес. Ломоносову это не было интересно, но его современником был Кулибин.
Почему русские хотят диковинок и чудес? Почему подкованная блоха не пляшет? Это один и тот же вопрос. Создание подкованной блохи необходимо не для того, чтобы сделать ее функционирующим аппаратом, а для того, чтобы потешиться, покуражиться, поглумиться над существующим порядком. Чтобы этот порядок сломать, чтобы сказать Творцу: вот мы как без тебя обходимся! Это удивительный парадокс сознания, когда верующий человек решает нахамить тому, во что верит, и в результате гибнет, очень довольный своим хамством. Придуманное русскими ради потехи и куража серьезно заимствуется западными серьезными умами, и в результате получается хорошо работающая, полезная и оттого прибыльная вещь.
Итак, все наши научные достижения сводимы всего к трем мотивациям: а) догнать и перегнать (сюда входит и оборонка); б) восхититься красотой мира; в) вдоволь поглумиться и над порядком, и над красотой. Пока народ не полюбит порядок жизни и мысли, ни о каком серьезном и массовом движении к знанию и науке говорить не приходится. Пример Ломоносова красноречиво об этом говорит.
Какой из этого следует общий вывод? Наука в России самостоятельными усилиями воспроизводиться не может. Периодически необходима немецкая прививка, выписка на русские кафедры западных профессоров, значительные средства на обеспечение стажировки русских студентов на Западе, экспертный анализ западными учеными российских диссертаций. Если в составе народа чего-то недостает, то это нужно вводить внутримышечно или внутривенно. Иначе никак.

Сохранено